Инвестиционный климат в России – это предмет пристального внимания государства; с его состоянием аналитики связывают экономическое состояние страны и её граждан. Чиновники на всех уровнях сбиваются с ног в поисках инвестиций, но бизнес вкладывает средства в открытие и расширение российского производства не очень охотно. Не всегда причины этого лежат на поверхности, а предприниматели не готовы публично рассказывать о своих трудностях…
Генеральный директор компании «Гебхардт консалтинг» Петер Гебхардт – один из тех, кто владеет информацией об инвестиционном климате не понаслышке, и одновременно он может себе позволить говорить объективно, обобщая информацию по итогам всей совокупности рассматриваемых им инвестиционных проектов. Сотрудники компании более 20 лет работают в промышленном секторе России, в её портфеле такие проекты, как Индустриальный парк «Озёры», Технопарк «Метмаш», локализация мощностей ряда европейских производителей.
Поэтому мы полагаем, что интервью г-на Гебхардта для издания «Э-Вести» будет важно и Президенту В.В. Путину, и главе Правительства Д.А. Медведеву, и Министру экономики М.С. Орешкину, и далее на всех уровнях власти и бизнеса.
ЭВ: Петер, скажите, пожалуйста, есть ли такие сегменты российской экономики, которые Вы, как консультант европейских (и особенно немецких) инвесторов рекомендуете им сегодня?
Петер Гебхардт: В российской экономике активно развивается сельскохозяйственный сегмент и переработка сельхозпродуктов. Россия вышла в лидеры по производству зерна, но для стабильных экспортных поставок необходимо дальнейшее развитие инфраструктуры хранения и переработки. Тут открывается оптимальная возможность для немецких производителей, выпускающих оборудование для сельского хозяйства. Формируется новый тренд, который будет только расти. Сельскохозяйственный сегмент России представляет большой интерес для немецких производителей сельхозтехники и компаний, создающих комплексы для переработки и хранения полученной продукции.
Инвестирование в Россию сопряжено с определёнными рисками, которые обусловлены несколькими факторами. Основные из них — это короткий горизонт планирования и сложности в прогнозировании развития экономики. Для снижения факторов риска необходимы стабильная политическая, экономическая и судебная системы, которые де-юре в России есть, а де-факто многие вопросы решаются в режиме ручного управления и не всегда с первой попытки. Немецкие компании отмечают, что для них на российском рынке создаются благоприятные условия развития. Опрос, проведённый в конце 2018 года, показал, что 87% компаний считают своё положение на рынке как минимум удовлетворительным, а то и хорошим или очень хорошим. Это одна сторона.
Почему немецким компаниям приходится размещать собственные производства в России?
Во-первых, нестабильность курса российского рубля приводит к удорожанию продукции произведённой в Германии – это снижает экспорт в Россию. Во-вторых, основной тренд последних пяти лет в государственных закупках – это приоритет российским производителям и компаниям, создающим товары в Евразийском экономическом союзе. В тендерах российские производители имеют фору (в среднем 15%) и, соответственно, иностранные компании, не имеющие здесь производств и не сертифицированные как российские производители, всегда так или иначе проиграют. Поэтому выгодно иметь российское производство и стать российским производителем, получив соответствующий сертификат.
Министерство промышленности и торговли создает условия для развития производств в России. На первом этапе этой программы «отвёрточное производство» активно поддерживалось государственными структурами, но последние несколько лет правительство поставило задачу перед министерством и его сателлитами по увеличению доли локализации производств в России до 70%. Это требование в процентах к степени локализации, причём никто толком не объясняет, в чём эти проценты: в денежном ли измерении, в созданной ли добавленной стоимости? Тут очень много тонкостей. Основная проблема локализации состоит в том, что немецкие производители не в состоянии найти местных, российских поставщиков, которые поставляли бы воспроизводимое качество и были бы готовы поставлять небольшие партии товара. Когда производитель обращается к гигантам производства, они говорят: «Ой, тысяча штук для нас слишком мало. Столько нет, нам интересно произвести не меньше миллиона деталей, иначе зачем нам этим заниматься?». Из-за этого многие немецкие производители, выходящие на российский рынок, вынуждены увеличивать глубину своего российского производства.
Опять-таки, если вернуться к примеру сельхозтехники — та же компания Claas, которая построила завод в Краснодаре… В Германии у них глубина производства 36%, насколько я знаю.
ЭВ: Негусто…
Петер Гебхардт: Ну, почему же… Они всё остальное докупают у малого бизнеса, который производит для них детали и компоненты, либо услуги. Кто-то им красит, кто-то замки производит… Это нормальная кооперация, и таким образом работает вся немецкая экономика, построенная на малом и среднем бизнесе.
В России, к сожалению, институт предпринимательства достаточно молодой, многие бизнесмены не готовы видеть дальнюю перспективу развития своего бизнеса. Горизонт планирования у них – один год. Когда спрашиваешь: «Почему вы не вкладываете деньги, не развиваете производство, чтобы стать более конкурентоспособными?», то в ответ слышишь: «А кто его знает, что будет через год?». Поэтому происходит отток капитала, а люди не заинтересованы инвестировать, развивать и масштабировать собственное производство и мыслят узкими рамками.
Для того чтобы поставлять воспроизводимое качество для иностранной компании, нужно вкладывать. Та же компания Claas, когда начала тогда ещё «отвёрточное производство» в России, как мне рассказывал её директор, делала рассылку по пятисот компаниям с предложением у них закупать то-то и то-то… И получила ответ примерно от 10 компаний. Это специфика русского менталитета: нужно было не делать рассылку, а звонить людям.
ЭВ: Наверное, попали на ресепшн и секретари всё отправили в корзины?
Петер Гебхардт: Ну, если бы на ресепшн?! Если дозвонился в компанию и умеешь общаться, то достаточно договориться с девушкой, сидящей на ресепшн — она свяжет и с Генеральным директором. Так что всегда можно на него выйти и договориться о встрече.
Но в Claas решили пойти по европейской модели и сделали рассылку, получив из 500 только 10 ответов. Из этих компаний всего три более-менее подошли, но у них не было необходимого для производства оборудования чтобы изготавливать воспроизводимое качество. И у них не было менеджмента качества. И та же компания Claas была вынуждена увеличить глубину собственную производства до более чем 70%. А с компаниями-поставщиками ей пришлось пройти весь цикл: получить сертификацию производства, внедрить систему менеджмента качества и так далее. Подписав СПИК (специальный инвестиционный контракт с правительством – прим. ред.), они были вынуждены проводить локализацию по его условиям, и в том числе взрастить поставщиков.
ЭВ: Многие говорят о трудностях такого рода… Но тем не менее немцы по-прежнему оптимистично смотрят на инвестиционный потенциал России, на инвестиционный климат. Но ведь немцы для нас – это не только гарантия качества, но ещё и инновации. Например, даже машины среднего сегмента типа Volkswagen (не говоря о премиальных и люксовых Porsche, BMW и Mercedes-Benz) имеют огромную инновационную составляющую, но им не всегда же удаётся принести её российскому потребителю и тем более внедрить при локализации. Да и клиентуры, говорят в кулуарах, у нас для этого нет… Как по-Вашему, выгодно ли инвестировать в российский инновационный сегмент?
Петер Гебхардт: Это та же история, о которой я говорил. Что такое диджитализация производства? Известны три промышленные революции: паровая машина, конвейер и появление электроники. Четвёртая революция – Индустрия 4.0 – это понятие, придуманное немцами и давшее название госпрограмме развития промышленности. Лично я, как экономист, считаю, что эта революция – неполноценная в сфере промышленности, это всего лишь развитие третьего этапа – появления электроники и IT технологий, просто более глубокое её применение на основе компьютерных сетей. Это включение человека, техники, производственного оборудования в единую сеть и применение информационных технологий для того чтобы охватить весь цикл, начиная от идей.
Немцы пытаются добиться того, чтобы весь этот цикл, от идеи через научно-исследовательские работы в стадии проектирования, производства, эксплуатации и ремонта оборудования вплоть до утилизации, был включен в систему Индустрии 4.0. За счёт компьютерных сетей, использования технической поддержки добиться того, чтобы человек формулировал задачу и мог при помощи искусственного интеллекта получить тот результат, который ему нужен. То есть, человек сформулировал, что ему нужен, например, сотовый телефон, и искусственный интеллект начинает разрабатывать, что для этого нужно, как это сделать и с помощью каких технологий.
Россия пока никак во всё это не вписывается. Первым этапом Индустрии 4.0 является «умный завод» (smart factory). Это завод, который в состоянии сам перенастраиваться с «ноутбуков на сотовые телефоны», и потом ещё на что-нибудь. Это производство, которое само в состоянии перенастроиться. В нем задействованы современнейшие станки, которые могут создать изделие любой конфигурации, используя трёхмерное пространство. Причём делать это без присутствия человека, который может находиться за тысячи километров от завода и давать указания с компьютера.
В России местами ещё стоят токарные станки 16-к20, произведённые в 1930е годы, и (нужно отметить) токари высочайшего уровня что-то умудряются делать на этих станках. Но этого токаря не подключишь к компьютеру, чтобы он сделал именно ту деталь, которая нужна предпринимателю. Нужен современный станок, который умеет это делать. И такого оборудования в России пока не очень много.
ЭВ: Влияют ли на эту ситуацию санкции?
Петер Гебхардт: Влияют. Более половины немецких компаний честно говорят о том, что их затрагивают санкции – они не имеют права поставлять оборудование определённым российским компаниям. Естественно, русский человек всегда найдёт компанию-прокладку, но и это не спасает, и мы видели это на примере компании Siemens с поставкой оборудования в Крым. Конечно, компания за это ответственности не несёт, но им приходится теперь с этим разбираться.
Компания Hermle собиралась построить здесь завод по производству фрезерных станков. Сергей Морозов, губернатор Ульяновской области – молодец, и я очень хорошо знаю корпорацию развития ульяновской области – они выделили им земельный участок. В Hermle очень активно работали над этим проектом, но заморозили пока строительство завода, потому что им не разрешили трансфер технологий. Они попали под санкции.
Многие компании вынуждены поставлять не самое современное оборудование и технологии, потому что у многих есть дочерние компании в США, большой экспортный бизнес – и рисковать этим они не могут себе позволить. Каким бы привлекательным ни казался российский рынок, он всё равно на данном этапе меньше американского, потому что платёжеспособность российских компаний, которые могли бы закупать оборудование, не такая высокая.
Что касается автомобильной индустрии, о которой Вы говорите, то тут всё ещё проще. Русскому потребителю в основном все эти инновации (в первую очередь, связанные с выхлопными системами, дожигателями и т.п.) не нужны. Люди покупают новую машину, и всё «не нужное» оттуда вынимают. Грубо говоря считается, что после этого машины лучше ездят. Россия – страна большая, здесь пока ещё люди экологически не мыслят. Поэтому, во-первых, компании вынуждены производить дешёвый продукт, во-вторых, здесь нет возможности кредитования в тех объёмах, как в Европе. Там нормально покупать машину в кредит – и кредитные ставки, если сильно не повезёт, будут 4-4.5%. Здесь меньше 12% не найти.
ЭВ: Вроде бы люди, обосновывающиеся со своими загородными домами в Подмосковье, используют системы типа «умный дом». Вроде бы, им даже нравится использовать новые технологии, которые предлагает строительный рынок: снижение затрат на электроэнергию благодаря энергосберегающим установкам, дистанционная охрана с выводом картинки на смартфон и т.д. Но строители жалуются, что оборудование дорого везти из-за границы и это сильно удорожает жильё «на входе». Есть ли всё же такая проблема, что российская экономическая система не благоволит к инновациям?
Петер Гебхардт: Вы затронули тему «умного дома». Многие сейчас это делают, технологии «умного дома» активно продвигаются на российском рынке. И тут нужно разделить две вещи: рынок B2C от рынка B2B. Да, русский человек очень любит модные штучки, чтобы с телефона можно было включить свет, обогрев и т.д. — это замечательные игрушки. Кроме того, пользование Интернетом в самых разных сферах: от заказов в ресторанах до «умного дома» более популярно в России, чем в той же Германии. В последней Интернет для обывателя работает хуже, он медленнее и дороже, а в России он более актуален и чаще используется.
А вот что касается производственной сферы (B2B), то здесь как раз ничего не происходит. Производственное оборудование, которым можно было бы управлять через Интернет, наоборот, почти не используется. Опять-таки, это связано с санкциями, но и с тем, что владельцам компании совершенно не хочется, чтобы тот же производитель оборудования мог контролировать сколько и чего они производят.
Пример. Я участвовал в одном проекте, когда поставлялось оборудование для производства автомобильных катализаторов. Это оборудование подключается к Интернету и компания-заказчик всегда может дистанционно проверить работоспособность оборудования, сколько и каких растворов туда заливалось, какого они были качества. А руководству ничего этого не надо! Нет, если что – пусть приезжает человек и всё делает. «Но этому человеку же надо оформлять визу, покупать билеты, пока он прилетит – пройдёт минимум неделя, у вас производство будет простаивать», — удивляюсь я. «А зачем им знать, какого качества будут катализаторы?», — спрашивают они. Нет, я понимаю, что в катализаторах используются соли драгметаллов, которые стоят безумных денег – отсюда и катализаторы стоят дорого. А тут пара процентов меньше – и можно сэкономить сотни тысяч долларов…
ЭВ: Всё понятно. Но есть ли какие-то сегменты российской экономики, где инновационный сегмент России находит своего потребителя и где инновационный бизнес может найти применение?
Петер Гебхардт: Безусловно, такие сегменты есть. Но, по моим ощущениям, их пока мало. Мне хотелось бы, чтобы их было больше. Мне хотелось бы, чтобы с немецких компаний были сняты санкции и современные технологии могли бы попасть в Россию.
Россия – это колоссальный рынок. Это умы, которые могли бы и дальше развивать европейские технологии, которые затем, более усовершенствованные, вернулись бы обратно.
Россия и Германия испокон веков были очень тесно взаимосвязаны, между ними всегда был очень интенсивный обмен. Экономический, научный. Поэтому я считаю, что для того чтобы наши страны выжили, это сотрудничество необходимо продолжать.
