Сегодня в Большом зале Московской консерватории состоится концерт знаменитого пианиста Павла Нерсесяна, который на этот раз предложил московским меломанам авторскую подборку французской музыки XIX-XX веков.
Павел Нерсесьян известен во всём мире не только как уникальный виртуоз и интерпретатор, но и как педагог. Поэтому редакция «Э-Вести» была рада возможности задать ему несколько вопросов об особенностях французской музыки в контексте мирового музыкального наследия.
ЭВ: Павел Тигранович, скажите, пожалуйста, почему Вы решили представить публике именно сочинения французских композиторов? Вы имеете к ним особое пристрастие?
Павел Нерсесьян: У меня особых пристрастий к каким-то определенным композиторам, наверное, нет. И это закон любого пианиста, потому что у нас такое количество репертуара, причем замечательного репертуара, который можно сравнить только с оркестровыми партитурами, что жизни не хватит, чтобы его сыграть. В этом смысле мы находимся в самом роскошном, привилегированном положении.
Поэтому мне доставляет большое удовольствие менять программу каждый год — каждый сезон я играю что-то разное. Сезон заканчивается этим концертом, а в следующем месяце я играю совершенно другую программу в Малом зале Консерватории. Там будут Бах, Клементи, Шуберт…
Так что, моих пристрастий здесь нет, просто хотелось, чтобы пьесы в одной программе помогали друг другу быть понятыми, хотелось подчеркнуть интересные связи между музыкальными произведениями. Знаете, очень интересно сочетать известные пьесы и малоизвестные, где объединяются совершенно неисполняемый Бизе и другие композиторы, очень часто исполняемые.
ЭВ: То есть, французская подборка в этой программе носит случайный характер…
Павел Нерсесьян: Нет, не случайный. Французы дают много материала, чтобы их сыграть даже не на одном концерте, а на множестве концертов. Программа вечера французской музыки — это дань гениям французской фортепианной школы.
А вот итальянскую программу очень трудно сделать, потому что итальянской фортепьянной музыки меньше. Её приходится сочетать с другими. Легко сделать немецкую программу. Испанскую тоже легко представить, там достаточно музыки, но она получается слегка однообразная. Русскую программу тоже очень легко представлять: композиторов много, много интересного материала.
ЭВ: Если я правильно понимаю, в ознакомлении с французским музыкальным наследием Вы делаете акцент именно на пианистическое мастерство. В том числе хотите открыть нам Бизе как автора композиций для фортепиано?
Павел Нерсесьян: Это довольно интересный момент, потому что Бизе написал мало для фортепиано, но при этом сам был пианистом настолько великолепным, что им восхищался Лист. Все отмечали его фантастическое умение читать с листа, прекрасную работу с певцами и неограниченные пианистические возможности. То же относится, кстати, к Дебюсси. Он меньше выступал публично (и Равель также), но при этом есть записи и того, и другого. То есть, я хочу сказать, что все три выбранных мной для концерта композитора — это люди, которые понимали в нашем деле чрезвычайно хорошо.
Но что касается Бизе, то он, к сожалению, написал мало, поэтому представить его как собственно фортепьянного композитора почти невозможно. У него есть ещё одно относительно крупное произведение для фортепьяно соло и крупное, очень хорошее произведение для фортепьяно в четыре руки — «Детские игры», очень яркое и очень остроумное произведение. Это действительно детские игры, где пианисты вдвоем играют на одном рояле (остроумный момент с точки зрения того, как можно одну партию разделить на двоих). «Детские игры» — страшно интересная и заводная музыка, я её очень люблю и играю. Но это по существу всё.
ЭВ: Вы много гастролируете и работаете, как говорят, на два континента. Насколько мы отличаемся в плане подачи французской музыки от того, что сейчас наблюдается в Европе, в США, где Вы много работаете? Есть ли у них особый интерес к пианистическому творчеству французов?
Павел Нерсесьян: Естественно. Это ежедневный хлеб музыкантов – Дебюсси и Равель, оба чрезвычайно широко представлены везде, во всём мире. Это настолько гениальная музыка, что её невозможно обойти. И в прошлом году, например, в Бостонском университете у нас были исполнены все прелюдии Дебюсси.
Конечно, их играют во Франции. Я знаю лично трёх французских пианистов, которые записали целиком все фортепьянное наследие Равеля и Дебюсси. Здесь мы мало отличаемся от других. Мы также уважаем этих композиторов, как во всём мире. Они уже давно стали не национальным, а международным гуманистическим наследием.
Бизе, как я уже сказал, написал настолько мало для фортепьяно, что претендовать на место в фортепианном репертуаре он не может ни в какой стране. Но для меня всё зависит от качества музыки.
Вот маленький пример моего отношения к репертуару, совершенно из другой области. Я был в Мексике в Университете города Монтеррея, где у меня были мастер-классы (это было ровно год назад), и там я в первый раз в жизни услышал сонату Клементи. Я знаю одну его сонату, а их у него очень много. Так вот, я услышал великолепную сонату, настолько интересную, что пришлось поехать в Мексику, о которой мы мало знаем, особенно с фортепьянной стороны, но которая оказалась для меня такой «открывающей», чтобы познакомиться с ней. Хотя вещь совсем не мексиканская, а итальянская. А сам Клементи жил ещё в Лондоне, пребывал в английской музыке. Такие вещи обычны в нашей профессии. Так вот, я в эту сонату настолько влюбился, что буду играть её в декабре.
ЭВ: Еще маленький вопрос к Вам как к педагогу. Скажите, пожалуйста, французская музыка у пианистов сегодня занимает большую долю в репертуаре?
Павел Нерсесьян: Очень большую. Прежде всего два композитора – Равель и Дебюсси. Есть также великолепный Форе, есть Франк, который уже относится к бельгийской школе, но его причисляют к французам. Есть и другие композиторы.
Это очень интересные музыканты, их очень интересно играть подряд, видеть, как они взаимодействуют через века. Плюс ещё что-то очень немного в начале XIX века и очень много в XX веке. Французская музыка очень интересная, у неё есть свои истории, своё развитие и, знаете, умные люди делают из этого умный результат. Правда, это не относится к каким-то конкретностям, а ко всему.
Мне очень нравится у французов сочетание образности, точности поэтической реальности и при этом некой отстраненности, точности ума, вкуса. Опера, которую мы сейчас не затрагивали — французская лирическая опера — очень повлияла на Чайковского. Мейербер, Гуно, Массне.
ЭВ: На что Вы рекомендуете обратить внимание вашим студентам во французской музыке?
Павел Нерсесьян: Я обращаю их внимание на вкус, на чувство меры и изобразительность, которые во французской музыке, начиная от Рамо, Куперена, через Берлиоза идут в сторону Дебюсси. Плюс еще оперная изобразительность. Всё это, конечно, имеет громадное значение и взаиморазвивается.
И ещё не надо забывать, что Дебюсси и Равель очень любили Мусоргского. И там, и там очень заметно влияние Мусоргского с его совершенно неожиданным и необычным музыкальным языком. В первом варианте этой программы у меня был Мусоргский, но не «Картинки с выставки», которые все знают, а другие вещи. Это было чрезвычайно интересно, потому что эти пьесы удивительно похожи на какие-то вещи Дебюсси. Мне это казалось очень интересным. Но потом произведения Мусоргского как-то заменились на другие….
