Марина Домашенко: случай – это псевдоним Бога

Marina Domashenko as Karmen

Русские оперные дивы прочно завоевали европейские сцены, и никого сегодня не удивишь работой нашей соотечественницы-певицы в Метрополитене или Ковен-Гардене. Но западный зритель искушен, голосами его удивить трудно, и немногие из них удостаиваются восхищения за исполненные роли от строгих критиков Старого и Нового Света.

Меццо-сопрано Марина Домашенко – одна из тех, кто заслужил высшие похвалы и звание «Оперная Дива» в США. The Guardian писала: “При всем уважении к Бородиной и Себрон, молодая россиянка Марина Домашенко сумела переключить внимание на себя… Когда тенор Хосе Кура скользнул на сцену, его голос иногда немного дрожал, но все простили его за глаза, которыми он смотрел на восхитительную Далилу в исполнении Домашенко. Такая химия была между этими двумя исполнителями». А в «Самсоне и Далиле» на сцене Метрополитена Марина Домашенко пела по приглашению и при участии самого Пласидо Доминго!

О тонкостях профессии, вдохновении и о выдающихся людях в жизни певицы культурно-политический журнал «Э-Вести» спрашивал Марину Домашенко в ходе интервью.

Марина Домашенко в роли Далилы
Марина Домашенко в роли Далилы

ЭВ: Вам довелось работать в разных оперных домах и исполнять множество оперных произведений. Возможно, что-то из них особенно запомнилось и вызвало привязанность?

Марина Домашенко: Вы знаете, у меня нет привязанности к местам или ролям. Стараюсь думать, что лучшее ещё  впереди.

Когда я начинаю работать над оперной партией или камерным произведением – я в него влюбляюсь так, как будто ничего другого до этого не существовало. Если я не испытываю такого чувства — то не смогу работать. Я должна пропитаться этой музыкой. Каждым тактом, каждой ноткой. Тогда произведение становится по-настоящему моим. У вокалистов такое часто бывает.

По первому образованию я – пианистка и дирижер оркестра. Я с отличием окончила Кемеровский институт искусств. А потом карьера сложилась так, что  именно вокал стал моей профессией…

ЭВ: Кто Вас сподвиг петь?

Марина Домашенко: У меня был замечательный педагог Прокопий Бурнашов. Его уже нет в живых. Он был хормейстером, «старой косточкой». Прокопий Алексеевич услышал меня совершенно случайно – я кому-то помогала в хоре, в родном Кемерово. «Поёшь ты странновато, — сказал он, — Но голос есть».

Затем мы начали заниматься, и за один год он подготовил меня к поступлению в консерваторию. Поступать туда я совершенно не планировала, потому что у меня была сложившаяся удачная жизнь. Я преподавала фортепиано в училище, всё было ясно на годы вперёд.

Но Бурнашов настоял. Пришлось бросить всё, что было, и я поступила в Екатеринбургскую консерваторию. Началась совершенно другая жизнь. Это был случай.

ЭВ: Я полагаю, что Вы нисколько не жалеете об этом выборе.

Марина Домашенко: Я считаю, что случай – это псевдоним Бога. Если нам что-то даётся, то надо принимать всё с радостью и удовольствием. Нельзя не использовать случай, гневить Бога. Это мой девиз.

Марина Домашенко с Грэмми
Марина Домашенко с Грэмми

ЭВ: Обычно вокальную школу делят на русскую, бельканто и другие. Считаете ли Вы себя последовательницей какой-либо национальной вокальной школы, или Вы в процессе освоения произведения можете погрузиться в него со всеми необходимыми техниками?

Марина Домашенко: Конечно, я певица русской школы. Потому что меня учила замечательный педагог, профессор, народная артистка России Светлана Зализняк. Наша школа универсальная.

Русский певец может петь и Вагнера и Моцарта. Это очень непросто, но он в состоянии пойти на это. А на Западе Вы практически не найдете певца, который работает в такой широкой палитре: там есть или вагнеровские певцы, или моцартовские, которые вообще не соприкасаются. Наш певец талантлив, вынослив, смел и азартен. Ему необходимо экспериментировать, брать новые высоты, хочется новых впечатлений, нового опыта. Это, по моему мнению, наш национальный стиль. Поэтому русских певцов так много за границей. Плюс к этому, необходимо обладать внутренней культурой, знать языки. Вокальная рафинированность должна быть, но это требует хороших заграничных педагогов.

ЭВ: Вы получили Грэмми за лучшую оперную запись. Это – зарубежная награда, признание западной аудитории. Вы видите её отличие от русской публики?

Марина Домашенко: Скорее отличается темперамент страны, национальная ментальность. Французы, американцы — более горячие, испанцы – довольно прохладная публика, как ни странно. Наш слушатель, если влюбляется, то он прощает многие шероховатости. За границей не так. Любить и прощать — это очень наша черта.

ЭВ: Моя учительница фортепиано всегда говорила: «Что ж ты так переживаешь из-за одной ошибки? Мне важнее понимание произведения».

Марина Домашенко: У Вас была очень мудрая учительница. Важно состояние, с которым ты работаешь. Потому что даже самые великие музыканты допускали ошибки. Никто из нас от этого не застрахован.

Самое главное в музыке – эмоциональный заряд, душевное состояние, кусочек сердечка, который необходимо отдать зрителю. Не желание осчастливить публику – из этого точно ничего не выйдет, а  желание поделиться тем, что ты выстрадал в течение долгих месяцев репетиций.

Есть произведения, над которыми приходится работать годами. И когда всё наконец готово, ты выносишь это на сцену. В этом счастье музыканта, певца и, конечно, слушателя. Поэтому мне кажется, что какие-то мелочи можно и простить. Это живой процесс.

Марина Домашенко с дирижером Евгением Светлановым
Марина Домашенко с дирижером Евгением Светлановым

ЭВ: Роль концертмейстера Вами ощущается, наверное, очень тонко. Говорят, что даже великий певец не может работать абы с каким концертмейстером. Если Вы работаете на выдающейся площадке – в Московской консерватории или на сцене Метрополитен – Вы можете порекомендовать концертмейстера, или там Вам всегда предложат то, что Вас устроит?

Марина Домашенко: Бывает по-разному. У меня есть  любимые пианисты, с которыми работаем по всему миру и уже много лет, становясь практически с ними одним целым на сцене.

Но иногда возникают ситуации, когда нет такой возможности. Тогда я ищу точки соприкосновения с незнакомым музыкантом. За две-три репетиции, как правило, нам удается найти общий язык, договориться о том, в каком ключе мы будем работать над произведением, циклом, концертом.

ЭВ: Вы работали с выдающимися дирижерами – Светлановым, Колобовым… Кто-то из маэстро оставил по себе особенные, яркие ощущения?

Марина Домашенко: У меня был интересный и незабываемый проект на «Радио Франц Интернасиональ» в Париже. Редко исполняемая оратория «Христус» Ф. Листа. Я получила истинное удовольствие и наслаждение от работы с Евгением Федоровичем Светлановым. Репетиции длились по многу часов ежедневно. Маэстро был уже болен, но он трудился с воодушевлением и энергией, смаковал каждую деталь, искал нужные краски, точный баланс и гармонию между певцами, хором и оркестром. Он был абсолютно спокоен, доброжелателен и по-отечески мудр. В наших планах было сделать ещё «Песни и пляски смерти» и цикл «Без солнца» Мусоргского, но Светланова через полгода не стало…

Если обобщить, то с первоклассными дирижерами работать легко. Я называю это «кошачьим» ощущением на сцене. Всё комфортно, удобно, понятно. Если возникают пусть даже неожиданные идеи – я всегда с радостью их принимаю. Маэстро собирает оркестр (а это 90 музыкантов) и солиста в одно целое. И возникает музыкальная вселенная. Гармоничная, яркая, завораживающая…  

Мы посчастливилось работать с Евгением Колобовым, Юрием Темиркановым, Даниэлем Баренбоймом, Риккардо Шайи́, Марчелло Виотти, Колином Дэвисом – именно с ним я получила «Грэмми».

Если за пультом первоклассный маэстро – это праздник для публики и для меня.

 

Фото из личного архива Марины Домашенко

Поделиться с друзьями
Подписка на рассылку